Екатерина Русак - Забытая Атлантида[дилогия ; СИ]

Келлис-Сонс на протяжении приговора и казни Сатра был неподвижен. На его окаменевшем лице не дернулся не один мускул. Но его молчание и холодное, показное спокойствие лишь выдавало, что он внутри сдерживает себя изо всех сил. Сласа, заметив это, не выдержала его терзаний мук и подошла к нему вплотную. Она что-то стала ему шептать, Келлис-Сонс по мере того, как она ему говорила, начал меняться в лице. Его охватило волнение и он, схватив Сласа за руку, вдруг закричал, голос Келлис-Сонс прозвучал как крик раненого зверя:

– Сласа! Почему ты столько молчала об этом? Где же наш сын?! Покажи мне его скорее!!!

Сласа вытирая слезы выкрикнула:

– Келис, подойди к своему отцу!

Один из кейторов Борра, крепкий, уже не первой молодости мужчина шагнул вперед и предстал перед Альгантом.

– Соли-соли, Альгант! Отец, – сказал он, – я, твой сын, пред тобой! Разреши мне отныне называть тебя отцом и обнять твои колени?

Они посмотрели в глаза друг друга: отец и сын. Келлис-Сонс хотел что-то сказать, но спазмы сдавили ему горло. Он протянул руки к сыну, но покачнулся и неожиданно для всех упал навзничь. К упавшему Альганту бросился сын и другие люди.

– Нет! – закричал Лай, одним из первых подскочив к Альганту.

– Ур-Ан, я ухожу к тебе счастливым…, – еле слышно прошептал Келлис-Сонс и навсегда застыл с улыбкой на лице.

– Он не дышит! – отчаянно выкрикнул Келис.

Среди гомона и шума голосов раздался плач старой Альмаз:

– О, горе мне! Я погубила тебя своим известием! Зачем, зачем ты ушел к звездам так рано?

Весть о внезапной смерти Властелина в мгновение ока разнеслось по поселку.

–

***

Огромное горе охватило тысячи людей. Все царство Акилисена погрузилось в печаль и уныние. Люди, услышав о смерти своего шара, отправились скопищами к его селению, что бы отдать последние почести Альганту. Из окрестных селений вышли целые толпы народа. Люди шли днем и даже ночью. Каменистые дороги и горные тропинки, тускло поблескивающие в темноте. По ним под предводительством проводников, шли люди, неся в руках зажженные факелы. Тысячи ярко горящих факелов, напоминали движение звезд на небосклоне. Эти мерцающие огоньки скорби были видны издалека.

К утру пришли люди из ближайших селений. В полдень количество людей удвоилось, а к вечеру их стало очень-очень много.

Для ушедшего к звездам Альганта был приготовлен гигантский погребальный костер, на вершину которого положили завернутое в пурпур тело царя.

Нептун и Геката смотрели на волнующееся людское море и поражались многочисленности царства Акилисена. Многие Горцы, здоровенные бородатые мужчины, погруженные в траур, плакали. Женщины горцев царапали себе лица, голосили, рыдали и обливались слезами, так, как будто потеряли кого-то из своих родных. И не было никакой неискренности в их слезах. Весь народ горцев был подавлен случившимся несчастьем, и скорбел подобно тому, как осиротевшие дети, потерявшие одновременно и отца и мать.

Нептун не испытывал той печали, которую видел повсеместно. У него еще было свежо воспоминание о том, как Келлис был его недавним врагом, а друзьями за короткое время их общения, они стать не успели. Геката не помнила Келлиса-Сонс совершенно. Хотя они оба были тинийцы, их жизненные пути никогда не пересекались на Таэслис.

– Почему все в таком горе? – спросила Геката, не привычная к таким зрелищным похоронам, не видавшая никогда народного горя, – Что сделал Келлис-Сонс, что бы заслужить такую любовь целого, чужого ему народа?

– Не знаю, – признался Нептун. – Но если горе народа проявляется в виде такого уважения к своему усопшему правителю, то значит, он достоин великих почестей и славы.

– Сегодня Солимос лишился одного из своих лучших Воплощенцев Ур-Ана! – сказала Гарат и опустила голову.

На небе заря догорали последние огни вечерней зарницы. В чернеющей бездне стали проступать первые звезды, набухая светом, разгораясь все ярче и ярче.

Перед Гарат предстал военоначальник Лай. Его щеки были мокрыми от слез, голос предательски дрожал, выдавая внутреннее волнение. Тяжело дыша, он произнес с трудом:

– Ваша Вечность! Вчера я потерял не только повелителя, но и своего единственного друга. Для меня это невосполнимая тяжелая утрата… Почти тридцать Больших солнечных кругов мы были с ним вместе. Прошу тебя, молю как о величайшей милости… Разреши мне, а не сыну Келлис-Сонс зажечь погребальный костер, на котором мой Повелитель уйдет к звездам…

Гарат, с трудом очнувшись от скорбных дум, произнесла:

– Лай, ты действительно достоин этой чести. Я увидела, что вы с Келлис-Сонс сделали для народа ростинов. Лай, ты прощен. Прощен мной и Временем. Можешь вернуться в Альси, когда захочешь. Я буду рада там видеть тебя.

Услышав милостивые слова Гарат, Лай закрыл руками лицо руками и, скрывая свои рыдания, отошел в сторону.

Нептун, находящийся недалеко от Гарат, подошел ближе к Келису и шепнул ему на ухо:

– Келис, друг мой, будет для всех лучше, если ты передашь свое право зажечь погребальный костер военачальнику Лай.

Келис угрюмо взглянул на Нептуна и ответил вполголоса:

– Мой отец ушел далеко… Разве важно, кто зажжет костер?

Нептун покачал головой, не соглашаясь с услышанными словами:

– Важно. Иногда одно слово оказывается тяжелее, чем тысяча слов. Один мелкий, незначительный поступок значит больше чем деяния всей жизни… Зажечь погребальный костер для Лай – это не просто порыв души, это – долг, это – обязательство, это – счастье, желание сделать для своего друга, повелителя и твоего отца последнее, что он может сделать.

– Я понимаю, – ответил Келис. – Поэтому я уступлю свое право этому россу. Не хочу обижать его отказом. Этот человек внушает мне доверие своими заслугами. Мне кажется, что наши пути с ним пересеклись надолго…

Мужчины горских селений засыпали место погребения горными цветами, которых во множестве насобирали женщины. Ростины не препятствовали горцам совершать свои обряды, отдавая почести умершему. Эти обряды ничем не оскорбляли память усопшего.

Лай, стоявший в окружении своих сыновей, услышал, как Нептун назвал его имя. Лай повернулся и посмотрел на Альганта.

В левой руке Нептун держал горящий факел.

– Идем, друг мой, – сказал Нептун, обращаясь к Лай. – Я донесу огонь до погребального костра, потом остальное сделаешь ты.

Лай, молча, подчинился Альганту и последовал за ним.

Погребальный костер вспыхнул, пламя грозно загудело, рассекая ночной воздух. Нептун и Лай отошли на безопасное расстояние, где жар от огня не был столь чувствителен и в молчании смотрели, как пламя пожирает сухое дерево, из которого был сложен гигантский костер.

– Лай, – примирительно сказал Нептун. – Ты получил прощение Времени. Вот тебе моя рука в знак того, что ты получил прощение Ур-Ана!

– Я прощен, – прошептал еле слышно старый полководец и произнес громче: – Келлис-Сонс своим величием смерти оказал мне свою последнюю великую милость. Прощение! Но разве для этого ему нужно было покинуть Солимос и уйти к звездам? Неужели нет ничего сильнее смерти?

И Лай поспешно схватил протянутую Нептуном руку.

– Перед смертью все равны, – произнес Нептун. – Все меркнет перед ней. Все кажется ничтожным. Но жизнь вечна, и Келлис-Сонс еще вернется в Солимос. Я уверен, что в следующих жизнях вы встретитесь снова, Лай!

Жрецы – Хранители Жизни – перерезали горло жертвенным птицам, которых вытаскивали из корзин и бросили окровавленные тушки в костер.

– Двадцать солнечных кругов назад, – продолжал Нептун, – я потерял свою жену, царицу Милану. Эта утрата еще слишком свежа в моей памяти, поэтому я чувствую, как тяжело тебе сейчас.

– Я уже знаю об этом, – ответил Лай. – Мне, к сожалению, не удалось вымолить у нее прощения.

– Она давно простила тебя! – сказал Нептун. – Ур-Ан свидетель тому.

Лай, подавленный воспоминаниями, тяжело вздохнул:

– Благодарю тебя. Ты снял тяжелый камень с моей души.

На небе взошла яркая Вечерняя Звезда – Венера.

– Шарра Акилисен ушел на эту звезду! – говорили горцы, поднимая головы к небу.

Эта звезда – Люцифер[70]! – подумал Нептун. – Свет несущая. Почти, как и имя Альганта.

Старики-горцы подойдя к Нептуну, испросили у него разрешения обратится с речью к Светлой Матери – Ал-Ма.

Они были уверены, что Великая Светлая мать Багбарту[71], как они называли ее имя на своем языке, не захочет говорить с ними. Каково же было их удивление, когда Гарат призвала старейшин Акилисены к себе. Тогда они сказали ей: